Игорь Градов

«Хороший немец - мертвый немец». Чужая война

Часть первая

Часы немецкого лейтенанта

М альчишка продавал часы возле сельского магазина. « Типичный деревенский пацаненок», - подумал Максим. Драные джинсы, выцветшая майка, сандалии на босу ногу. Только худой, ребра торчат.

Макс пришел в магазин за продуктами - жена уехала с дочкой на несколько дней в город, а готовить он не любил. Да и не умел, если признаться. Вот и заглянул в местную торговую точку, чтобы купить кое-что съестное. Консервы, скажем, колбасу, пиво. На первое время хватит, а там и жена вернется. Покажет дочку врачу - и сразу назад, на дачу. К свежему воздуху, парному молоку и полезным (прямо с грядки!) овощам…

В магазине народа не было - время полуденное, дачники (точнее, дачницы) уже отоварились, а местные подойдут ближе к вечеру, после работы. За прилавком одиноко скучала дородная продавщица.

Тетка лениво обмахивалась газеткой и с неудовольствием взирала на единственного покупателя - чего копается? Максим долго не мог ничего выбрать. Колбаса на витрине выглядела вполне аппетитно, но сколько ей на самом деле лет? Не хочется всю ночь в сортир бегать… Наконец он решился:

Дайте, пожалуйста, пару банок тушенки, батон белого и полкило копченой колбасы. И большую бутылку воды.

Продавщица отлипла от прилавка и медленно поплыла к весам. Через минуту Максим вышел на крыльцо, за его плечами был рюкзак с продуктами. Пиво он брать не стал - по такой жаре лучше обойтись.

Он осмотрелся - до дачи почти четыре километра, а на площади никого. Значит, придется пылить до дома пешком, попутку в этой глуши не найдешь. Деревня Брошки находилась в самой глухомани - Смоленская область. От Москвы далековато - полдня на машине пилить, ближайший город - Гагарин, бывший Гжатск, чуть дальше - Вязьма, на север - Ржев.

Зато были в этом и свои плюсы - чудесная природа, свежий воздух, прохладная речка Гжать с отличной рыбалкой. И главное - москвичей практически никого, можно отдохнуть от навязчивых и шумных столичных соседей. Так хочется после суетной, дерганой, нервной Москвы деревенской тишины и покоя…

Дом в Брошках достался жене от деда - тот в нем родился и вырос. Дед Маринки, Иван Белоусов, всю жизнь проработал в местном колхозе и был похоронен на кладбище за околицей. Почти вся его семья погибла во время войны, а сам он пятнадцатилетним мальчишкой удрал на фронт и воевал как раз в этих местах. Был тяжело ранен, контужен, но после госпиталя вернулся в строй и продолжил драться, закончив войну уже где-то в Германии.

Заслуженный человек, фронтовик, ветеран. Пользовался всеобщим уважением и почетом, хотя и работал простым трактористом. Вырастил детей, воспитал внуков… Но после его смерти, а в особенности после смерти жены, бабы Нюры, родственники не захотели продолжить деревенскую жизнь и разъехались кто куда. Большинство подалось в соседнюю Вязьму, и старый дом стал никому не нужным. Продавать его было невыгодно - больно уж далеко от Москвы, потому и стоит копейки.

Так он и стоял, всеми забытый (живи - не хочу), пока Марина однажды не предложила Максу провести в нем отпуск. Он сначала отнекивался - дикая глушь, что там делать, но потом сдался - недавно родившейся Машке нужны были свежий воздух и здоровое огородно-овощное питание.

Поехали, привели дом в относительный порядок, пожили немного. И неожиданно Максу понравилось - спокойный, неспешный деревенский быт, минимум забот и волнений (что при его-то нервной работе!), дневное купание в Гжати и рыбалка (до которой он был большой охотник) на вечерней зорьке…

На следующее лето он уже сам предложил Марине перебраться в Брошки и провести все лето. Приятное, полезное дело, к тому же очень дешево: овощи и ягоды стоили в деревне копейки, а других расходов практически не было. Продукты привозили в основном из Москвы, а чего не хватало, закупали в местном сельмаге. Правда, магазин находился в селе Победное, что в пяти километрах от Брошек, но на машине - всего десять минут по проселочной дороге. Или полчаса своим ходом напрямки через колхозное поле и соседний лесок. В общем, и Максу, и Марине, и, самое главное, Машке деревенский быт очень понравился.

– Все, теперь вижу, что вы поправляетесь! – произнес он. – Не волнуйтесь, герр лейтенант, я за ними прослежу. Правильно вы говорите, солдатам поблажки давать нельзя, а то боевой дух упадет. Уж я их!

Загель стал что-то говорить по поводу службы, Макс кивал и даже отвечал, стараясь, правда, не вдаваться в подробности. Он думал, как бы быстрее отделаться от слишком усердного фельдфебеля. Конечно, чтобы не вызвать подозрений. Он пока плохо ориентировался в реалиях армейской службы, тем более немецкой, точнее, практически ничего не знал… Только бы снова не лопухнуться!

К счастью, вскоре подошла сестра Бригитта:

– Господин лейтенант, вас ждет доктор Миллер, в кабинете.

Макс тут же затушил сигарету и простился с Загелем.

– Надеюсь, скоро увидимся, – кивнул он. – А пока держите ребят в узде. Никому и никакой поблажки!

Курт вытянулся во фрунт, и Макс со спокойной душой пошел за сестрой Бригиттой в здание. Кажется, ему удалось неплохо сыграть свою роль… Петер Штауф, оказывается, был большим любителем дисциплины, надо это учесть. Ну да, ведь Генрих сказал: лейтенант Штауф – образцовый германский офицер. Придется поддерживать имидж…

Доктор Миллер принял его в своем кабинете – маленьком закутке на втором этаже. Все свободные комнаты в госпитале приспособили под палаты, даже коридоры, подвал и чердак. Доктор показал на шаткий стул у стола, а сам стал просматривать какие-то бумаги. Наконец произнес:

– У вас, лейтенант Штауф, серьезная амнезия, я считаю, что вам полезно побывать дома. В семье, среди родных и близких, вы быстрее поправитесь. Ваша потеря памяти, судя по всему, носит временный характер, причин для беспокойства нет, однако… Я уже поговорил с майором Хопманом, и тот согласился предоставить вам три недели отпуска по ранению. Полежите пока пару дней у меня, а потом, когда документы будут готовы, в Берлин. Полагаю, этого времени вам хватит, чтобы полностью восстановиться.

Макс молчал, не зная что ответить, и вообще – радоваться или печалиться. С одной стороны, ему давался шанс удрать с фронта (пусть и на время) и забыть о войне, но с другой – впереди была встреча с семьей Петера Штауфа, о которой он тоже ничего не знает.

Миллер истолковал его молчание по-своему:

– Понимаю, что вам не терпится вернуться на передовую, к своим солдатам. Знаю, что вы ответственный и храбрый офицер, так и рветесь в бой… Но все же настаиваю на отпуске. Поверьте, это лучше для вас. Контузия – весьма коварная штука, могут быть самые неожиданные последствия, в том числе связанные с головой…

Миллер многозначительно постучал себя по лбу.

– Полагаете, что я могу свихнуться? – чуть не подпрыгнул от удивления Максим.

– Нет, что вы! – протестующе замахал руками Миллер. – Вы абсолютно нормальный человек, вам ничто не угрожает. Но лучше все же подстраховаться. Провалы в памяти у вас имеются, это факт. И весьма печальный. Пребывание же в домашней обстановке позволит вам быстрее реабилитироваться и вспомнить все, что надо. Да и разве вам самому, лейтенант Штауф, не хочется побывать дома, увидеть своих родных – жену, дочку, родителей?

– Конечно, хочется, – соврал Макс, – но обстановка на фронте сейчас такая… Я не имею права оставлять своих солдат, причем в этот тяжелый, ответственный момент!

– Бросьте, – слегка улыбнулся Миллер, – вы же не на всю жизнь уезжаете! Побудете немного в Берлине и вернетесь. У нас, слава богу, пока достаточно офицеров, чтобы временно заменить вас, так что я могу с чистой совестью отправить вас на лечение. Русская кампания вряд ли скоро закончится, навоюетесь еще. Мы, думаю, застряли здесь надолго, еще на год – как минимум…

«На два с половиной, – поправил доктора (разумеется, про себя) Максим, – только в конце 1944 года территория Советского Союза будет полностью освобождена от фашистов, а затем война придет в Польшу и в Германию. Да и в другие страны тоже…»

Он неплохо знал историю, всегда с удовольствием учил в школе и, конечно, помнил все основные даты и моменты. Но до Победы еще дожить надо было… И желательно носить к тому времени форму лейтенанта Красной Армии, а не вермахта. А вообще – вернуться домой, в свое время, и навсегда забыть об этом кошмаре. И больше никогда не лазить ни по каким блиндажам и никакие немецкие часы не покупать…

– Спасибо, доктор, – вежливо поблагодарил Макс, – я действительно очень соскучился по своим родным. Особенно по жене и дочке…

– Вот и отлично, – кивнул Миллер, – поезжайте. Уверен, вы меня потом благодарить станете. Всегда слушайте своего доктора, он вам плохого не посоветует.

«Где-то я уже слышал это, – подумал Макс, – по-моему, в нашей же районной поликлинике. Похоже, у всех врачей одни и те же присказки». Он еще раз сердечно поблагодарил Миллера и вернулся в свою палату. Лег на скрипучую кровать и решил подремать до обеда – голова страшно болела.

«Черт, совсем забыл про анальгин, – запоздало подумал он, – впрочем, наверняка его еще не изобрели. Но какие-то таблетки у них должны быть, так ведь? Лечат же они чем-то своих больных!»

Лежать в госпитале было скучно, тем более что на дворе стояло лето. Да и никакого лечения, собственно говоря, особого не было – не считая ежедневных визитов доктора Миллера. Но они проходили рано утром, а потом Макс был предоставлен сам себе.

Ему надоело валяться в душной палате, и он стал проводить бо льшую часть времени в саду, среди новых знакомых. Во-первых, веселее, а во-вторых, полезнее – можно узнать что-то новое и важное. При этом Макс старался прилежно играть роль лейтенанта Петера Штауфа, – простого парня, хорошего товарища и отличного офицера.

Он скоро понял, что среди его сослуживцев эта военная кампания особой популярностью не пользуется. Многие солдаты и даже офицеры скептически относились к заявлениям доктора Геббельса о скорой победе над большевиками и недоверчиво хмыкали, когда какой-нибудь хмырь начинал с пеной у рта доказывать, что к зиме русские будут окончательно разбиты и доблестные немецкие дивизии войдут в Москву. «Как же, входили уже, – ворчали старые вояки, – почти у самых кремлевских стен стояли. А потом быстренько назад побежали – когда русские по нам ударили. И больше ходить что-то не хочется…»

Опытных солдат в вермахте называли «старые зайцы». Но не потому, что те были трусливы – нет, в этом прозвище не было ни малейшего намека на оскорбление. Наоборот, была дань уважения их умению выживать и сражаться в любой ситуации. Эти солдаты хорошо знали все трюки и хитрости противника, могли обороняться и наступать в любых условиях. Разумная осторожность и осмотрительность ценились на фронте гораздо выше, чем безумная храбрость и слепая отвага. Хороший солдат – живой солдат, мертвые драться не в состоянии…

Трусов, конечно, не любили, при первой возможности от них избавлялись – сплавляли куда-нибудь подальше в тыл, чтобы своим страхом и истерией они не заражали остальных, а вот твердость и стойкость, присущие старым, опытным солдатам, ценились очень высоко.

«Старые зайцы» часто ругали фюрера – но, разумеется, вполголоса и только среди своих. В основном они были недовольны тем, что Гитлер не угадал со сроками Восточной кампании. Думали, что все закончится быстро, за несколько месяцев, а застряли в России до самых холодов. И пришлось им на своей шкуре испытать все прелести суровой зимы.

Грозный «генерал Мороз» для многих стал опаснее, чем танки и пушки. Но долг был превыше всего, и они продолжали сражаться, служить своему фюреру и Германии. «Deutschland, Deutschland uber alles, uber alles in der Welt…» Германия превыше всего…

Старшие офицеры вермахта, как заметил Макс, чаще всего происходили из семей потомственных военных, нередко с приставкой «фон» перед фамилией. Белая кость, элита, соль земли прусской. Прекрасно образованные и великолепно обученные, они являлись основой германской армии, ее опорой и стержнем. С подчиненными держались просто, по-товарищески, с младшими по званию – по-дружески, но, разумеется, никакого панибратства не допускали.

Младшие командиры происходили из семей попроще, как говорится, родом из народа. Тот же Генрих Ремер, например. Отец – обычный плотник, мать – дочь пастора, домохозяйка, сам поступил в пехотное училище не по призванию или семейной традиции, а по обстоятельствам. А солдаты были вообще из самых обычных семей – и крестьян, и тех же рабочих…

А вот кого в армии действительно не любили, так это эсэсовцев. Если какой-нибудь «черный чин» случайно появлялся в курилке (дивизия СС «Дас Райх» тоже принимала участие в боях на Ржевском выступе), разговоры разом смолкали и офицеры старались незаметно исчезнуть.

– Не люблю я этих парней, – морщился при их виде Генрих, – высокомерные, наглые. Нет, конечно, отличные вояки, храбрые, умелые, прекрасно вооруженные, но… Одно дело – драться с противником, и совсем другое – воевать против мирных жителей. А тем более проводить среди них карательные операции…

Макс кивнул – кто бы спорил. Им еще в школе рассказывали про зверства фашистов на оккупированных территориях. Палачи, изверги… Однако свои чувства Макс старался держать при себе – чтобы не ляпнуть чего лишнего, не выдать себя. По большей части он вообще молчал и только слушал.

Он очень сошелся с Генрихом, стал проводить с ним почти все свободное время. Тот рассказывал о своей семье, жизни в Германии, об учебе в школе. Макс мотал на ус – могло пригодиться. Тем более что все это было для него внове…

Разговоры с Генрихом очень скрашивали серые больничные будни и помогали убивать время. Ведь лежать в госпитале – такая скукотища! Действительно, сам запросишься на фронт…

На третий день пребывания Макс решил побриться – щетина стала уже неприличной. Он провел ревизию личных вещей и нашел бритвенный прибор – картонный пенал с острым лезвием, алюминиевый стаканчик для пены и кисточку-помазок.

И слегка впал в ступор. В той, другой, жизни он пользовался только электробритвой, с самой ранней юности, когда над верхней губою впервые появился пушок. А тут… Конечно, он теоретически знал, как этим пользоваться и даже видел в реале. Но одно дело – наблюдать со стороны, и совсем другое – попробовать самому. Услужливая память тут же показала картинку – вот бреется дядя Миша… Тот признавал лишь опасное лезвие – острейший немецкий «золинген».

Немецкая бритва досталось дяде от отца, Максима Петровича, деда Макса. Тот привез ее с войны в качестве трофея. Вместе с дорогим аккордеоном, красными бархатными занавесками и иголками для швейной машинки «Зингер» – большим тогда дефицитом. Занавески тут же пошли на парадное платье для бабушки, иголки обменяли на Тишинке на хлеб и маргарин, а аккордеон стал любимым развлечением самого Максима Петровича.

Он играл на нем на всех праздниках, свадьбах и семейных торжествах, никому не отказывал, всегда с удовольствием исполнял любимые народные песни и мелодии. Но после его смерти, в смутные постперестроечные годы, аккордеон пришлось продать – жить стало не на что. Тем более что никто из детей и внуков играть на нем так и не научился…

А немецкая бритва сохранилась. Дед попользовался ею несколько лет, а затем подарил своему старшему сыну, Мишке. Тому как раз пришло время бриться. Дядя Миша до конца жизни предпочитал немецкую опаску всем электробритвам, презрительно называя последние «жужжалками».

– Машинкой разве хорошо побреешься? – иронически спрашивал он, проводя острейший золингеновской сталью по намыленной щеке. – Ерунда это, баловство. Чтобы лицо было по-настоящему чистым, нужно настоящее лезвие, опасное. И лучше всего – немецкое, оно острее. Хотя и наши вроде бы тоже ничего…

Макс мысленно видел: вот дядя Миша разводит толстым, щетинистым помазком пену в металлическом стаканчике, вот обильно наносит ее на лицо, берет в правую руку опаску и начинает медленно, осторожно водить ее по щекам и по шее, одновременно натягивая кожу на лице пальцами левой руки. Эта процедура занимала у него не менее пятнадцати минут, и дядька ее строго соблюдал. И никогда не выходил к завтраку плохо выбритым.

После окончания процедуры слегка смачивал кожу одеколоном, как правило, дорогим «Шипром». Макс до сих пор помнил его чуть резковатый, но приятный запах.

Мама смеялась над дядей: «Ты просто жених, любишь пофорсить». На что тот строго ей отвечал: «Настоящий советский офицер должен выглядеть молодцевато и хорошо пахнуть. Чтобы женщинам нравиться. И утреннее бритье для этого – самое оно. Во-первых, чистоту и опрятность лицу придает, во-вторых, бодрит, а в-третьих, приятный запах остается. Да и твердость руки развивает, точность движений…»

Дядя Миша был настоящим советским офицером. Рано пошел служить, в семнадцать лет поступив в военное училище. Выучился на лейтенанта-связиста, долго мотался по дальним гарнизонам. Семьей так и не обзавелся – не каждая женщина согласится жить в деревянном бараке на самом краю земли. Но он по этому поводу не печалился и говорил, что у него и так есть семья – любимый младший брат с женой и племянником, Максимкой.

Так и промотался дядька тридцать лет по казармам и казенным квартирам, а в начале девяностых, когда его окончательно турнули из армии, сильно затосковал и запил. А потом и умер. Не принял он новой российской реальности, не вписался в рыночную экономику. Золингеновская бритва досталась Максу, но он ею никогда не пользовался – предпочитал удобные электробритвы, желательно – импортные. И теперь бритва была на квартире матери…

Макс задумчиво потер физиономию и решил все-таки начать бритье. Нехитрое дело, освоится как-нибудь. Тем более что другого выхода все равно не было: образцовый немецкий офицер не может ходить с трехдневной щетиной на лице. Макс налил в алюминиевый стаканчик немного теплой воды, аккуратно развел мыло, нанес пену на щеки. Ну, что же, осторожненько…

Провел пару раз лезвием по левой щеке и, разумеется, порезался – выступила кровь. Вот черт! Так, еще разочек… После третьего пореза он в сердцах отшвырнул бритву – что за мучение! И как только ею пользуются? Но потом взял себя в руки и героически довел дело до конца. Офицер он или нет, в конце концов? Качество бритья, правда, оставляло желать много лучшего – там и сям виднелись тонкие порезы. Ладно, для первого раза сойдет…

Кстати, когда он впервые увидел свое лицо в маленьком круглом зеркальце, то слегка опешил. Что это за небритая морда? Потом усмехнулся – это его же! Точнее, Петера Штауфа. Морда в общем и целом оказалась очень даже ничего – красивая, мужественная, с волевым подбородком. Могло быть гораздо хуже…

Ему вообще крупно повезло с внешностью: она у лейтенанта Штауфа оказалась вполне пристойной – светлые волосы, голубые глаза, высокая, стройная фигура. Настоящий ариец, мать его….

Вернувшись в палату, Макс пояснил Генриху по поводу порезов – рука, мол, дрожала, вот и результат. Проклятая контузия! Тот понимающе кивнул и посоветовал обратиться к армейскому брадобрею – имелся в госпитале, как раз для подобных случаев. И брал за услуги недорого – всего полмарки. Макс с удовольствием воспользовался его советом. На следующий день он выглядел просто замечательно – лицо сияло, как начищенный медный таз, а щеки светились свежевыбритой синевой. Красота!

К трудностям армейского быта Макс привык довольно легко. Умываться холодной водой? Без проблем. Чистить зубы порошком вместо привычной пасты? Пожалуйста! Пользоваться жесткой немецкой газетой вместо мягкой туалетной бумаги? Легко. Вот что значит провести полтора месяца на военных сборах! Правда, тогда у него была с собой хорошая электробритва…

А вот что весьма напрягало – так это отсутствие информации. О том, что делается на фронте, приходилось судить лишь по слухам да сообщениям «солдатского телеграфа». Ни телевидения, ни Интернета. Газеты и журналы имелись, но приходили с большим запозданием, регулярно поступала лишь партийная «Фелькишен беобахтер». Макс однажды пробежал ее наискосок и решил, что она годится лишь для одной цели – для сортира. Где ею в основном и пользовались…

Радио в госпитале отсутствовало, зато пару раз привозили кинохронику, крутили после ужина в столовой. Но разве можно было верить геббелевской пропаганде? Многие его сослуживцы весьма иронически относились к тому, что говорили с экрана. «Очередная крупная победа германского оружия… героическое наступление победоносных частей вермахта… несгибаемая воля немецких солдат… исключительный героизм и стойкость… полный разгром большевиков… тысячи пленных, сотни единиц уничтоженной военной техники…», – радостно вещал диктор. И, разумеется, ни слова о потерях.

Текст сопровождался мелькавшими кадрами: вот немецкие солдаты идут по Украине, полыхают неубранные пшеничные поля и деревенские дома, чернеют в поле разбитые тракторы… И тянутся по пыльным дорогам серые, нескончаемые колонны пленных. Бои на Украине были тяжелые, кровопролитные, а впереди уже виднелся Сталинград…

И неизбежный, страшный разгром 6-й армии генерала Паулюса. Но рассказать об этом кому-то (хотя бы тому же Генриху Ремеру) Макс, разумеется, не мог. Да и не хотел. Зачем? Пусть все идет так, как идет…

Генрих хмыкал, когда диктор называл число разгромленных русских дивизий и количество подбитых танков: «Если верить доктору Геббельсу, то мы дано полностью уничтожили всю Красную Армию. Причем как минимум три раза. Поголовно, вместе с тыловиками и ополченцами. Но русские по-прежнему держатся и, похоже, капитулировать не собираются. Да и техники у них много новой появилось, тех же Т-34…»

О русских танках Генрих отзывался с уважением и даже со страхом. «Их ничто не берет, никакие противотанковые орудия, – говорил он, – одни 88-миллимиметровые зенитки, наши «ахт-ахт». Но где их взять в нужном количестве? И кто даст их обычной пехотной роте? Хорошо, если пара штук в полку найдется, отобьемся, а если нет? Все, считай, конец. Гранатами да «колотушками» Т-34 не остановить…»

Того же мнения придерживались и другие сослуживцы Ремера. Оберфельдфебель Юрген Хайн, в частности, говорил:

– Сижу я как-то в окопе, а на меня русский танк прет. А у нас в роте – одни «колотушки», сами знаете, совершенно против него бесполезные. Долбанешь из них по Т-34, а ему – хоть бы хны, ни дырки, ни вмятины. Словно деревянным молотком по двери стучишь, звук есть, а толку – никакого. Думал я тогда – все, сейчас меня гусеницами в пыль разотрут. Хорошо, наши панцеры успели подойти, отбились, а то бы…

«Колотушками» немцы называли 37-мм противотанковые орудия, действительно, довольно слабенькие против грозных «тридцатьчетверок». Сослуживцы Макса часто рассказывали о своих военных подвигах, и особенно – о минувшей зимней кампании. Штабс-фельдфебель Отто Бауэр, например, очень гордился тем, что смог разглядеть в полевой бинокль звезды на кремлевских башнях. Он стоял на самых подступах к Москве, на Волоколамском шоссе, где, собственно, и закончилось его наступление – попал после сильного обморожения в госпиталь.

– «Генерал Мороз» убил больше наших солдат, чем русские, – уверенно говорил он. – Когда на градуснике минус тридцать пять, а на тебе – лишь одна летняя шинелишка без подкладки да тонкие штаны, какая к черту, служба? Не сдохнуть бы! А сапоги, сами знаете, с картонными подметками, отлетают за пару дней. На морозе же ноги – главное. Если снег случайно попадет в сапог или намочил ступни – все, считай, на следующее утро у тебя их уже нет. Просушиться, по сути, негде. В окопе огонь не разведешь – русские сразу замечают и стрельбу начинают, вот и сидишь, дрожишь, как заячий хвостик…

– Как же вы грелись? – поинтересовался Макс.

– Газетами сапоги набивали, – усмехнулся штабс-фельдфебель, – зимой – это первое дело. К счастью, «Фелькишен беобахтер» нам всегда привозили. Вот и шла на утепление… Еще некоторые снимали с пленных русских валенки и теплые носки. Конечно, это не по уставу, даже мародерство, но жить-то хочется! Вот и спасались, кто как мог. А русские валенки – самая лучшая зимняя обувь в мире, в любой мороз в них тепло.

Оберфельдфебель Юрген Хайн кивал и добавлял:

– Еще вши нас страшно заедали, спаса никакого не было. Слава богу, переняли у русских один способ – жаровню устраивали. Берешь железную бочку, ставишь на огонь, наливаешь на дно немного воды, а сверху закрываешь плотной крышкой. Внутри – деревянные полочки, на которые кладешь нижнее белье. И прожариваешь вместе со вшами. Да тщательно! А иначе никак не избавиться. Иногда мы баню русскую делали, парились, мылись. Но это когда совсем спокойно было, а во время боев, сами знаете, не помоешься и не прогреешься. Так и ходили по несколько недель – грязные, вонючие, завшивевшие. Самим было противно!

Слово «баня» Юрген Хайн, кстати, произносил по-русски и довольно засмеялся – вот как выучил чужой язык! «Интересно, – подумал Макс, – а я могу говорить по-русски, не исчезло ли знание родного языка? Надо бы проверить…»

– Мне за ту зиму «мороженое мясо» дали, – гордо и в то же время иронично произнес Хайн.

– Что? – не понял Макс.

– Медаль «За зимнюю кампанию на Востоке», – пояснил оберфельдфебель, – вот…

И показал на небольшой кругляш у себя на груди. Темно-красная лента с черно-белой полоской была небрежно продета через петлицу серо-зеленого кителя.

– Мы ее «мороженым мясом» потому называем, что лента по цвету очень похожа на замороженную говядину, – пояснил Юрген. – Или свинину… Хотя, говорят, красный цвет обозначает кровь, которую мы пролили на полях сражений…

Макс с интересом разглядел медаль. Эх, Костика бы сюда, вот он бы таким трофеям обрадовался…

– Эти две белые полоски, – продолжил объяснение оберфельдфебель, – символизируют русский снег под Москвой, а черная между ними – скорбь по нашим павшим товарищам.

– «Мороженым мясом» мы еще потому зовем, – перебил его Юрген Бауэр, – что ее давали за отмороженные задницы. И другие части тела…

И довольно захохотал. Смех подхватили и прочие участники разговора – все, кто находился в курилке. Макс снисходительно улыбнулся – пусть шутят… Он понимал: солдаты стараются скрыть за смехом свой страх, никому не хочется умирать в далекой России, каждый мечтает вернуться в свой дом. Живым и желательно – одним куском.

«Только не у всех это получится, – подумал Макс, – война еще долго продлится…»

Густой утренний туман заполнял траншеи. «Черт, ничего не видно, – выругался про себя Макс, – как сквозь парное молоко идешь».

Он чуть было не налетел на своего караульного – Йозефа Ранке, укрывшегося от сырости под серой плащ-палаткой. Ефрейтора била мелкая дрожь – несмотря на лето по утрам было довольно холодно. Река Гжатка протекала близко, и от нее наползал клочковатый, липкий, противный туман, из-за которого нельзя было ничего разобрать далее двух-трех шагов.

Макс обходил свои позиции. Сегодня ожидалась очередная атака, и надо было к ней подготовиться. Главной его заботой были пулеметы – чтобы работали как часы. Иначе не отбиться…

Во взводе их было четыре – два легких и два тяжелых, на треногах. Собственно говоря, только благодаря им удавалось удерживать эти позиции. Десятизарядный немецкий карабин – конечно, вещь хорошая (хотя против «калаша» не тянет, решил Макс), но пулемет лучше. Безотказная немецкая машинка выкашивала наступающих, как траву. Целыми рядами…

Макс невесело усмехнулся: надо же, называет русских солдат «противником». И сражается, по сути, против своих дедов-прадедов. Причем хорошо сражается, грамотно, деловито, как и положено образцовому немецкому офицеру. Макс плотно втянулся в армейскую службу и старательно тянул лямку. Что было для него довольно странно. Он – и вдруг армия? Несовместимые понятия. Он избегал военной службы и вообще всего армейского. Но вот пришлось же. Как говорится, зарекалась ворона…

Если бы кто-нибудь сказал, что он будет носить лейтенантскую форму, да еще немецкую… Ни за что бы не поверил! Но факт остается фактом – он в армии, да еще в вермахте. И никуда от этого не деться. Приходится служить, причем старательно. Как заметил оберфельдфебель Хайн, война – лучший в мире учитель, быстро всему учишься. Наказание за ошибки одно – смерть.

А быть убитым в планы Макса не входило. В душе он очень наделся вернуться. И навсегда забыть о военном кошмаре! Какого черта он купил эти проклятые часы? Каждое утро, заводя их, Макс ругался про себя: если бы не эта глупость, ничего бы не случилось. Жил бы сейчас счастливо, рыбачил, загорал, купался, ждал Маринку с Машкой…

Интересно, как они там? Наверняка Маринка сильно удивится, когда вернется и не застанет его дома. Начнет обзванивать друзей, знакомых, расспрашивать всех… Может, полицию на ноги поднимет. Будет искать…

А он в это время находится всего в нескольких километрах от нее, по другую сторону Гжатки. Только на семьдесят с лишним лет до того, в 1942 году. И никакой знак не подашь, не скажешь, что живой и здоровый. Оставалось одно – надеяться. Надеяться и ждать.

Отпуск по ранению Макс так и не получил – ситуация на фронте резко обострилась, русские пошли в очередное наступление. Всех, кто мог держать оружие, погнали на передовую. Прежде всего – офицеров, так как за последние месяцы убыль среди них образовалась весьма значительная. А пополнение почти не поступало…

Так Макс и оказался вновь в «родном» взводе. К месту службы вернулись все его знакомые – Генрих Ремер, Юрген Хайн, Отто Бауэр. Тоже служили рядом с ним, в соседних ротах. Макс иногда навещал их, когда выпадала недолгая минутка затишья.

Фельдфебель Курт Загель очень обрадовался ему: наконец-то прибыл любимый командир! Так и засиял от счастья и начал всем повторять: «Вот погодите, герр лейтенант наведет порядок, научит вас, как родину любить!»

К ним, к счастью, все же пришло небольшое пополнение, но какое… Молодые, необстрелянные ребята, только что из пехотных школ. Конечно, за шесть месяцев их кое-чему научили: оружие они знали, стрелять умели, даже гранаты неплохо метали, но одно дело – учебка, и совсем другое – реальная война. После первых же обстрелов большинство, по образному выражению Загеля, наделало в штаны. Испугались, растерялись, долго не могли прийти в себя и взять в руки оружие. А за обстрелами следовали русские атаки, и надо было их как-то отбивать…

Противник наступал, как правило, рано утром, по одной и той же схеме: сначала мощный артобстрел, потом сама атака. Красноармейцы незаметно подбирались к окопам и разом, по команде, вскакивали и бросались в бой. Почти не пригибаясь, с громким «ура». И их срезали длинными пулеметными очередями и залпами из карабинов. Вносили свою лепту и минометчики с артиллеристами – основательно перепахивали поле боя. Потом оно все было усеяно трупами, и долго еще слышались крики раненых и тяжелые стоны умирающих… Но никто им не помогал.

Максу иногда хотелось крикнуть наступающим красноармейцам: «Кто же так в атаку идет?» Надо же короткими перебежками, пригибаясь, используя рельеф местности и естественные укрытия. Как учили на военных сборах. А лучше – подобраться ночью, в темноте, и ударить внезапно. Молча, без шума… Вырезать караульных, закидать гранатами пулеметные гнезда, захватить блиндажи. Вот как надо воевать!

Вот сейчас, например, идеальные условия для атаки. Туман местами такой, что даже протянутой руки не видно. Почему бы не ударить? Он бы сам именно так и поступил. На месте красных командиров, конечно…

Поэтому, кстати, он и вышел проверить позиции – не спят ли караульные, не слышно ли где подозрительно шума? А то действительно – нагрянут, закидают гранатами. Перебьют всех, и его в том числе. А погибать очень не хочется, особенно за Третий рейх.

Макс вздохнул и пошел на левый фланг, смотреть новобранцев. Не дай бог, уснут. Что-то больно тихо у них там, осветительные ракеты давно не взлетают. Хоть в тумане и пользы от них почти никакой, но хоть создают видимость бдительности. Как говорили «старые зайцы», солдат на войне должен спать одним глазом. А вторым – бдить…

Бой начался в восемь утра. Макс как раз успел позавтракать (опять дрянной эрзац-кофе и надоевшие бутерброды с маргарином), побриться (уже прилично и без чьей-либо помощи) и выслушать доклад Курта Загеля.

Фельдфебель доложил, что за ночь ничего существенного не произошло: русские спали, как медведи в берлогах, даже обычных тревожащих обстрелов не было. Видимо, тоже устали после многодневных боев и решили отдохнуть.

Макс усмехнулся: вряд ли это похоже на отдых, скорее – на скрытую подготовку к наступлению. Условия для этого уж очень хорошие: в немецких ротах – значительные потери, опытных солдат почти не осталось, а новобранцы – еще не обстрелянные. И русские не могут об этом не знать…

Долгие и упорные бои не прошли для вермахта даром – личный состав растаял, как снег. У людей накопилась усталость, появились безразличие, апатия, вялость. Из-за потерь служить приходилось фактически за двоих… Причем убыль возникала не только из-за боев, но и из-за обычных болезней, и особенно дизентерии. Воду для питья приходилось брать в болотистой речушке, и, как ее ни кипяти, но все равно какая-нибудь зараза да оставалась. Вот и не вылезали доблестные солдаты Рейха из нужников.

В наиболее сложных случаях приходится отправлять таких «засранцев» (по точному выражению Загеля) в госпиталь. Настроение у всех было хуже некуда, эмоции – почти на нуле, а тут еще промозглые туманы и муторные дожди. Все промокло – одежда, одеяло, плащ-палатка. Как ни сушись, а все равно в мокром как следует не выспишься. Да еще ожидание наступления…

Очень выматывало, действовало на нервы, некоторые срывались и начинали беспорядочно палить в сторону противника, тот открывал ответный огонь. Кончалось все это новыми убитыми и ранеными, и это еще больше осложняло ситуацию…

Поэтому, когда началась русская атака, Макс даже обрадовался – наконец кончилась неопределенность, можно действовать. Ждать и догонять – хуже некуда, это все знают.

Как положено, сначала был мощный артобстрел, затем в дело вступили знаменитые «сталинские органы». Так немецкие солдаты называли русские «катюши». Действительно, заунывное, протяжное вытье очень напоминало звуки музыкального инструмента. Макс, кстати, однажды слышал, как играют на настоящем органе, когда их водили в кирху. Было это в Берлине, в восьмом классе, во время его первой поездки в Германию.

Игорь Градов

«Хороший немец - мертвый немец». Чужая война

Часть первая

Часы немецкого лейтенанта

М альчишка продавал часы возле сельского магазина. « Типичный деревенский пацаненок», - подумал Максим. Драные джинсы, выцветшая майка, сандалии на босу ногу. Только худой, ребра торчат.

Макс пришел в магазин за продуктами - жена уехала с дочкой на несколько дней в город, а готовить он не любил. Да и не умел, если признаться. Вот и заглянул в местную торговую точку, чтобы купить кое-что съестное. Консервы, скажем, колбасу, пиво. На первое время хватит, а там и жена вернется. Покажет дочку врачу - и сразу назад, на дачу. К свежему воздуху, парному молоку и полезным (прямо с грядки!) овощам…

В магазине народа не было - время полуденное, дачники (точнее, дачницы) уже отоварились, а местные подойдут ближе к вечеру, после работы. За прилавком одиноко скучала дородная продавщица.

Тетка лениво обмахивалась газеткой и с неудовольствием взирала на единственного покупателя - чего копается? Максим долго не мог ничего выбрать. Колбаса на витрине выглядела вполне аппетитно, но сколько ей на самом деле лет? Не хочется всю ночь в сортир бегать… Наконец он решился:

Дайте, пожалуйста, пару банок тушенки, батон белого и полкило копченой колбасы. И большую бутылку воды.

Продавщица отлипла от прилавка и медленно поплыла к весам. Через минуту Максим вышел на крыльцо, за его плечами был рюкзак с продуктами. Пиво он брать не стал - по такой жаре лучше обойтись.

Он осмотрелся - до дачи почти четыре километра, а на площади никого. Значит, придется пылить до дома пешком, попутку в этой глуши не найдешь. Деревня Брошки находилась в самой глухомани - Смоленская область. От Москвы далековато - полдня на машине пилить, ближайший город - Гагарин, бывший Гжатск, чуть дальше - Вязьма, на север - Ржев.

Зато были в этом и свои плюсы - чудесная природа, свежий воздух, прохладная речка Гжать с отличной рыбалкой. И главное - москвичей практически никого, можно отдохнуть от навязчивых и шумных столичных соседей. Так хочется после суетной, дерганой, нервной Москвы деревенской тишины и покоя…

Дом в Брошках достался жене от деда - тот в нем родился и вырос. Дед Маринки, Иван Белоусов, всю жизнь проработал в местном колхозе и был похоронен на кладбище за околицей. Почти вся его семья погибла во время войны, а сам он пятнадцатилетним мальчишкой удрал на фронт и воевал как раз в этих местах. Был тяжело ранен, контужен, но после госпиталя вернулся в строй и продолжил драться, закончив войну уже где-то в Германии.

Заслуженный человек, фронтовик, ветеран. Пользовался всеобщим уважением и почетом, хотя и работал простым трактористом. Вырастил детей, воспитал внуков… Но после его смерти, а в особенности после смерти жены, бабы Нюры, родственники не захотели продолжить деревенскую жизнь и разъехались кто куда. Большинство подалось в соседнюю Вязьму, и старый дом стал никому не нужным. Продавать его было невыгодно - больно уж далеко от Москвы, потому и стоит копейки.

Так он и стоял, всеми забытый (живи - не хочу), пока Марина однажды не предложила Максу провести в нем отпуск. Он сначала отнекивался - дикая глушь, что там делать, но потом сдался - недавно родившейся Машке нужны были свежий воздух и здоровое огородно-овощное питание.

Поехали, привели дом в относительный порядок, пожили немного. И неожиданно Максу понравилось - спокойный, неспешный деревенский быт, минимум забот и волнений (что при его-то нервной работе!), дневное купание в Гжати и рыбалка (до которой он был большой охотник) на вечерней зорьке…

На следующее лето он уже сам предложил Марине перебраться в Брошки и провести все лето. Приятное, полезное дело, к тому же очень дешево: овощи и ягоды стоили в деревне копейки, а других расходов практически не было. Продукты привозили в основном из Москвы, а чего не хватало, закупали в местном сельмаге. Правда, магазин находился в селе Победное, что в пяти километрах от Брошек, но на машине - всего десять минут по проселочной дороге. Или полчаса своим ходом напрямки через колхозное поле и соседний лесок. В общем, и Максу, и Марине, и, самое главное, Машке деревенский быт очень понравился.

Поэтому в мае, едва потеплело, Макс отвез сам семью в Брошки - на летнее жительство. Работа пока не отпускала его, но на выходные и праздники он регулярно приезжал - привозил запасы продуктов и общался с женой и дочкой. А когда наступил долгожданный отпуск, то быстренько перебрался в деревню. Чтобы как следует расслабиться в тишине и отдохнуть…

Но вчера Марина уехала в Москву - показывать дочку врачу. Обследование предстояло сложное, записались на него заранее, поэтому отложить не представлялось возможным. В общем, взяла машину Макса, посадила дочку, чмокнула любимого мужа в щечку и укатила. Но обещала сразу вернуться, как только они пройдут консультацию у врача…

Так Макс остался один. Сегодня, чтобы убить время до рыбалки (не все же валяться на диване и пялиться в телевизор), решил сходить в сельский магазин. Купить продуктов и пива, чтобы потом употребить с жареной рыбой и молодой картошкой…

На крыльце сельмага Максим заметил мальчишку.

Дядя, купи часы! - тихо произнес паренек. - Хорошие, немецкие!

Макс посмотрел: в руке парнишка сжимал небольшие мужские часы в тусклом металлическом корпусе. Блеклый циферблат, длинные, тонкие стрелки, непривычные крупные цифры. Такие сейчас не делают, это точно.

Он повертел часы в руках и понял, что мальчишка не врет. Это действительно были немецкие часы. На циферблате отчетливо был виден фашистский орел со свастикой в когтистых лапах.

Сколько хочешь? - поинтересовался он.

Тыщу! - выпалил мальчишка.

Тысячу рублей? - присвистнул Макс. - Ну, ты, брат, даешь! Пятьсот я бы дал, и то по доброте душевной.

На самом деле часы Максиму были не нужны, он подобными раритетами никогда не интересовался, но через месяц должен был быть день рождения у его приятеля, Костика. Вот тот как раз обожал подобные штучки и активно собирал их.

Костик был прямо повернут на военных трофеях, скупал всё, что мог достать, и особенно ценил «гансючий хабар»: офицерские и солдатские нагрудные знаки, медали, ордена, фляжки, кинжалы. Немецких часов у него в коллекции точно не было, это Макс знал. Значит, представлялся отличный шанс сделать ему отличный подарок, причем недорого. Тут в голову Максиму пришла одна мысль:

А ты, случаем, не спер их из школьного музея? - поинтересовался он у мальчишки.

Не хотелось бы становиться участником криминального дела…

Что вы, дядя, - обиделся паренек, - нашел их!

И где же? - прищурился Максим. - На дороге, что ли, валялись?

Так я вам и сказал, - хмыкнул мальчишка. - Места надо знать!

Макс повертел в руках часы и сделал вид, что размышляет. Парнишка занервничал.

Да вы, дядя, не думайте, они настоящие! Только почистите немного, и они как новенькие будут. Может, даже заработают…

Тысяча рублей… - протянул Максим. - Дороговато! На что тебе столько?

Мобильник хочу купить, - тряхнул головой мальчишка, - а самый дешевый не меньше трех тысяч стоит. Я уже узнавал… Тысяча у меня уже есть - бабка на день рождения подарила, еще пятьсот мать обещала дать. А если эти часы продам, то совсем ничего собрать останется.

Максим подивился недетской рассудительности мальчишки и кивнул:

Ладно, часы я у тебя покупаю.

И протянул тысячную купюру.

Еще столько же дам, если покажешь то место, где нашел.

Парнишка замялся. Макс вынул из бумажника две бумажки по пятьсот рублей.

Видишь? Твои будут. Сможешь купить мобильник сегодня же, и не какую-нибудь дешевку, а модель получше, подороже.

Дадите, не врете? - недоверчиво посмотрел на него мальчишка.

Честное пионерское, - твердо ответил Макс. - Покажешь, где нашел, и деньги твои.

Паренек решился:

Ладно, давайте деньги.

Вот тебе пятьсот рублей, - сказал Макс, протягивая одну купюру, - как задаток, а остальное получишь, когда приведешь меня на место.

Мальчишка ловко спрятал деньги в карман:

Они дружно зашагали по пыльному проселку.

Зовут-то тебя как? - поинтересовался Максим.

А мать не хватится, что нет дома?

Нет, - покачал головой паренек, - она допоздна работает. Сейчас дома одна только бабка, но она старая, ей все равно, где я.

Они шли довольно долго. Сначала миновали бесконечные поля, потом прошли через какой-то лесок, и наконец мальчишка махнул рукой - сюда! Вошли в маленькую рощицу. Пашка свернул на едва заметную тропинку и быстро пошел по ней.

«Убей немца!» – казалось, этот клич Ильи Эренбурга должен быть девизом любого «попаданца» на Великую Отечественную. Но что, если тебя угораздило перенестись не в сознание нашего бойца, а в тело гитлеровского офицера? Каково оказаться в шкуре лейтенанта Вермахта в разгар Ржевской мясорубки? Что делать, если на тебе немецкое «фельдграу», а твои окопы атакует советская пехота? Поднять руки? Но здесь не берут в плен. Отказаться воевать? Поставят к стенке. Стрелять над головами красноармейцев? Но они-то тебя не пощадят – ты для них та самая «гнилая фашистская нечисть», которой нужно «загнать пулю в лоб». Хватит ли у тебя мужества, чтобы признаться самому себе: «Я убит подо Ржевом»? Готов ты пожертвовать собственной жизнью не ради того, чтобы переиграть историю, а наоборот – чтобы прошлое осталось неизменным?!

На нашем сайте вы можете скачать книгу "«Хороший немец – мертвый немец». Чужая война" Градов Игорь Сергеевич бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.